Многолетний начальник Русской Духовной Миссии в Иерусалиме архимандрит Антонин (Капустин) летом 1859 года предпринял поездку на Афон. Об этих незабываемых днях он рассказал в своей книге «Заметки поклонника Святой Горы».
На Афон отца Антонина позвал Петр Иванович Севастьянов, который, так же, как и владыка, был членом Императорского археологического общества. На почве археологии они и сошлись. Их знакомство вылилось в добрые, дружеские отношения. О Петре Ивановиче, который был увлеченным собирателем христианских ценностей по всему миру, владыка Антонин писал: «Почтеннейший П.И. Севастьянов, известный свету и умом, и трудом, и добрым сердцем, и добрым подвигом в пользу науки, честь церкви и во славу отечеству».
Севастьянов уже бывал на Афоне как частное лицо и на этот раз отправлялся на Святую Гору в официальную командировку во главе целого штата художников и специалистов, приглашенных из Западной Европы. Забегая вперед, стоит сказать, что экспедиция пробыла на Афоне 14 месяцев, и в результате ее деятельности в Российскую Академию художеств с Афона поступило около 1200 иконных изображений, до 200 чертежей византийского зодчества, более 5000 страниц рукописей и около 150 подлинников древних икон. Под афонские сокровища власти хотели образовать новый Византийский музей, но по разным обстоятельствам это не удалось, и часть древностей была помещена в Московском публичном музее, где экспонаты заняли четыре зала.
Петр Иванович Севастьянов
Приглашение в такую экспедицию владыка Антонин воспринял как несомненный Промысл Божий. И вот 10 июля 1859 года оба наших героя отплыли пароходом «Ласточка» из Афин. К вечеру девятого дня добрались до пристани Дафни. На палубе небольшая кучка людей усиленно рассматривала что-то вдали, слышались тихие, умиленные возгласы. «По указанию их и я, хотя и с большим трудом, отличил над Кассандрским берегом как бы на воздухе огромным шатром стоящий пик Афонский», – писал владыка Антонин.
Труд ученого
Местом «дислокации» экспедиции стал «Большой Серай, или дворец патриарший, ныне русский скит Андрея Первозванного, – отмечает владыка Антонин в своей книге. – В экспедиции восемь человек, им уступлена большая часть юго-западной стороны скита. Весьма приятно было видеть дружескую работу художников, каждого в своей области искусства и науки… Все продумано и предусмотрено, все запасы, руководства и пособия собраны заботливой рукой. Библиотека, журналы, стереоскопы, микроскопы… электрический телеграф, ручная типография, литографический прибор и прочее».
Перед архимандритом Антонином стояла задача выбирать для фотосъемки заслуживающие внимания документы, книги, рукописи и комментировать их. Он свободно читал старославянские и средневековые византийские тексты, пояснял смысл книжных иллюстраций.
Именно поэтому основная часть его «Заметок…» посвящена содержанию святогорских библиотек, описанию известных и еще не известных науке рукописных книг. Он проделал огромный труд, составив каталог нескольких монастырских книжных хранилищ. До этого в афонских библиотеках царила неразбериха, каталоги отсутствовали, «книги древние навалом на полу», – писал владыка в своем дневнике. Он также уделял большое внимание местной архитектуре, описывал художественные особенности храмов Святой Горы, их фрески, иконостасы.
По форме его «Заметки…» – это что-то среднее между путевыми очерками и рабочим дневником ученого. Поэтому книга представляет еще и немалый научный интерес.
Лавра святого Афанасия, или Великая Лавра
Мирный приют русских афонитов
Пребывание каждого нашего паломника на Святой Горе начиналось с Пантелеимонова монастыря – сердца русского афонского иночества. Посетил сию обитель и архимандрит Антонин. В своих записях он подробно описал каждое здание, начав с главного храма: «Прямо против ворот… стоит собор во имя св. великомученика Пантелеймона правильной и чистой постройки, довольно обширный, с тремя выступами алтаря, двумя по бокам для клиросов и светлою галереею со входа». Поразил владыку деревянный, вызолоченный иконостас, присланный из России. Из икон всех роскошнее был убран образ святого Пантелеймона, поставленный в киоте при одной из четырех колонн, поддерживающих главный купол.
Отец Антонин посетил и другие монастырские храмы – Успения Божией Матери, Покровский и церковь святителя Митрофана Воронежского. Последняя, по его словам, напомнила о родине отсутствием перегородок, деревянным полом, широкими окнами, высокими царскими вратами и своим крайне скромным убранством.
Гостей разместили в особых кельях (фондарике) и пригласили всех на престольный праздник обители, 27 июля (ст. ст.) – день памяти великомученика Пантелеимона.
Архимандрит Антонин проделал огромный труд, составив каталог нескольких монастырских книжных хранилищ
Примерно в три часа пополудни малый колокольный звон возвестил о начале вечерни. Затем, после перерыва на трапезу, монастырский двор стал заполняться богомольцами, главным образом монахами из других обителей и келий, а также многочисленными трудниками. Накануне праздника приехал приглашенный для служения преосвященнейший Иосиф, бывший митрополит Варненский, а тогда живущий на покое в монастыре Ватопед.
В пять часов на колокольне ударили в большое било. Долго длился этот перезвон – с увеличением ритма, с повышением и понижением звуков, с их различными игривыми перестановками… А далее заговорил большой, в 120 пудов, колокол. «Этот благовест, – пишет отец Антонин, – производил невыразимое чувство, разрешавшееся задумчивостью, вздохом и, может быть, даже тайною слезою. Это она, отчизна, это ее присутствие знаменовалось на лицах Бог весть когда, откуда и как собравшихся на Афон разнородных чад ее, принесших сюда воспоминания всех климатов, всех местностей ее от Алтайских до Карпатских гор…»
Наконец, последовал трезвон, и с третьим ударом двери соборного храма распахнулись, служба началась.
Архимандрит Антонин отметил в своих записях, что длилась она необычайно долго. Например, чтение двумя хорами предначинательного псалма шло два часа. Примерно в девять вечера был великий вход, совершенный с большой торжественностью: в нем участвовали не менее 30 священников, в том числе сам игумен Герасим. Немало времени заняла и сугубая ектения, где провозглашались имена всех строителей, вкладчиков, благодетелей, посетителей, равно и всех братий обители. Пение тропаря «Богородице Дево, радуйся!» растянулось на целый час. «Его пели на два хора попеременно, сначала – слова два из самой песни, а потом – одни выводы или трель, причем иногда одно слово растягивалось минут на 5 и более, чего я бы не счел возможным, если бы не был самослышцем», – сообщает архимандрит Антонин.
Монастырь Дохиар
В своем храме
После благословения митрополитом Иосифом хлебов русские иноки отправились в свою Митрофаниевскую церковь продолжать бдение. Вместе с ними ушел и владыка Антонин. Было около полуночи.
При всем великолепии греческого праздничного богослужения архимандрит был изрядно утомлен необходимостью следить за его пением, часто чрезмерно растянутым и ухищренным. А вот на всенощной и литургии в храме святителя Митрофана, которые последовали сразу после греческой службы, молитвенное чувство отца Антонина ободрилось. «Впечатление глубокое и, думаю, неизгладимое в душе моей оставило чудное пение, неожиданно встреченное мною за пределами отечества и достойное, по моему мнению, быть образцом для него… Кто имел случай слышать оное, равно как и видеть всю пленительную стройность, чинность и благоговейность богослужения нашего афонского братства, тот, подобно мне, не может холодно говорить о нем», – писал владыка.
А как обставлено было на следующий день рукоположение в дьяконы одного из монастырских насельников! При пении стихов «Слава Тебе, Христе Боже!» десять других дьяконов, взявшись за руки, заключили в круг нового собрата и, обратившись лицом к престолу, составили общий хор, как бы облетая священную сень.
Старинные рукописи
Время, свободное от богослужений, отец Антонин проводил в монастырской библиотеке. Она занимала отдельное здание, небольшое, но чистое и светлое. Как сказали гостю, это первая, если не единственная, по своему порядку библиотека на Святой Горе. Правда, древних книг в ней насчитывалось менее десятка: четыре Евангелия, одна Псалтирь и две-три богослужебные книги. Между ними выделялось болгарское Евангелие в четверть листа очень красивого письма, списанное неким священником Драгым, относящееся к XIII столетию.
Внимание отца Антонина привлекли старинные рукописи на греческом языке, ветхие пергаментные акты XI и XII веков с перечнями афонских монастырей, а также хрисовулы – грамоты византийских и сербских царей за золотой печатью. Все акты предполагалось сфотографировать, чему усердно содействовал игумен обители, схиархимандрит Герасим, благодаря которому в Пантелеимоновом монастыре и возобновилось русское братство. К слову сказать, этот высокодуховный старец прожил 103 года.
Но вот пришло время расстаться с искренним радушием Пантелеимонова монастыря и отправиться в дальнейший путь. «Кто бы что ни говорил, а нельзя не видеть над Русиком явного благословения Божиего, – рассуждал владыка Антонин, покидая обитель. – Совокупное пребывание греков с русскими на Афоне весьма полезно для всего русского иночества, могу сказать, незаменимо ничем. Оно полезно также и греческому иночеству… А если Русик в самом деле покажет некогда миру высокий пример христианского общества, в котором действительно исчезнут и имена и понятия эллина, скифа, варвара?..»
В библиотеке Иверона насчитывалось свыше двух тысяч древних греческихрукописей, самые ранние датировались X веком.
Сокровища Иверона
Воскресным утром 3 августа архимандрит Антонин и его спутник Петр Иванович медленно ехали на мулах, спускаясь с зеленых подгорий Афона в глубину Иверской долины. Издалека слышались колокола монастыря Серай и собора города Кареи. А вот и вновь устроенная дорога, выстланная камнем и довольно просторная, ведущая прямо к Иверону. По обеим сторонам ее располагались одинокие кельи, потом сразу несколько келий с церковью посередине – скит святого пророка Иоанна Предтечи.
Наконец, перед путниками предстали грозные твердыни Иверского монастыря. За его серыми стенами шумно волновалось море, весьма редко спокойное в этих местах. Не желая беспокоить насельников, отдыхавших после литургии, владыка Антонин и Петр Иванович оставили мулов и явились к обители «скромными пешеходами». Им отворили часовню Богородицы Портаитиссы (Вратарницы), где они поспешили приложиться к знаменитой иконе – Иверской. Рядом с часовней стояла башня, там подвизались когда-то основатели монастыря – святые Иоанн и Евфимий, отец и сын, родом иверцы (грузины).
«На святой иконе, показавшейся Барскому “ужаснопрозрачною, с великими очесами”, без сомнения, оттого, что написана в большую против естественной величину, еще хорошо видны черты божественных ликов. Язва на ланите Богоматерного лица менее заметна, чем повреждение красок на шее, отчего иногда первая смешивается с последним в рассказах поклонников», – записывает, осмотрев образ Вратарницы, архимандрит Антонин.
После вечерни в соборе Успения Пресвятой Богородицы гостям из России показали здешние реликвии. Среди них были частицы мощей пророка и Крестителя Иоанна, святых апостолов Петра, Варфоломея, Луки, Стефана, священномученика Киприана, святителей Василия Великого, Афанасия Великого, Иоанна Златоуста, великомучеников Георгия Победоносца, Феодора Стратилата, Меркурия Кесарийского, целителя Пантелеимона, мученика Никиты Готского и других. «Это вкратце вся история Церкви Христовой в живых и выразительных для мысли памятниках! – восклицает отец Антонин. – Нам показывали также и кольчугу славного полководца (и вместе монаха, по преданию монастырскому) Торникия, ктитора церкви».
Свежесть чернил
Разумеется, огромным желанием владыки было посещение здешней библиотеки, о которой он был наслышан как о «большей паче всех монастырей различием книг и множеством». Действительно, здесь насчитывалось свыше двух тысяч греческих рукописей начиная с X века, около сотни грузинских и не менее шестнадцати славянских (преимущественно сербских). Правда, каталога не имелось, поэтому нельзя было спросить той или иной книги. Кроме того, много ценных манускриптов было просто свалено кучей на полу – места в шкафах им не нашлось. Наш паломник хотел разобрать монастырские акты по языкам, затем по предметам, но вскоре понял, что для этого необходимо задержаться в Ивероне на несколько дней, чего он пока не мог. «Я рассмотрел только два самых древних акта из X столетия, – указывает владыка. – Акт № 47… доставил мне высокое удовольствие, дав случай видеть собственноручную подпись св. Афанасия, удивившею меня своею сохранностию и свежестию чернил».
Конечно, наши паломники посетили часовню святого пророка Иоанна Предтечи – древнейшую в обители (уверяли, что она сооружена святым равноапостольным царем Константином). Побывали и в братской усыпальнице. Сюда вместе с кос тями усопших монахов выносили по традиции и отслужившие свое иконы. «Сии печальные останки лучшей эпохи священного художества доставили мне большое удовольствие», – заключил отец Антонин.
Святая Гора
Новый каскад впечатлений
Неделя за неделей ученый паломник посещал по очереди все обители и скиты Святой Горы. И каждый раз чуткий к прекрасному автор «Заметок» внимательнейшим образом изучал иконы и фрески, раритетные книги и манускрипты. Например, в Ватопеде он видел византийскую мозаичную икону святой Анны с клеймами – дар царицы Анастасии Романовны, первой супруги Иоанна Грозного. Монастырь Хиландар в ту пору хранил древнейшую (между 1180 и 1200 годами) сербскую кириллическую рукопись – Мирославово Евангелие. Включенный туда месяцеслов архимандрит Антонин впервые полностью напечатал в примечаниях к своим «Заметкам».
«Царствующее место всего полуострова, рай земной или, по крайней мере, Святой Горы», – столь восторженный отзыв вырвался у отца Антонина после поездки в Лавру святого Афанасия (Великую Лавру) – первенствующий монастырь на Святой Горе.
Пришел между тем сентябрь. Паломникам нашим оставалось посетить еще три монастыря южного предместья: Ксиропотам, Ксеноф и Дохиар, «из коих, – как писал отец Антонин, – первый славится наибольшею, после иерусалимской, частью Животворящего Древа, второй – двумя древними мозаическими (на дереве) иконами св. великомучеников Димитрия и Георгия, третий – камнем, чудесно найденным некогда в церкви [Архангелов] с привязанным к нему мальчиком, утопленным в море злыми людьми». Согласно монастырскому преданию, когда строили монастырь Дохиар, не хватило денег на завершение одного храма. И тогда Царица Небесная открыла одному юному послушнику место, где находился закопанный клад. Посланные с мальчиком три монаха, соблазнившись богатством, решили утопить ребенка, привязав камень ему на шею. Но святые Архангелы Михаил и Гавриил спасли отрока и перенесли его в алтарь строящегося храма. Преступление было раскрыто, благодаря найденным сокровищам строительство храма завершили. Мальчик же стал со временем игуменом этой обители Варнавой и впоследствии был причислен к лику святых. А камень в удостоверение произошедшего чуда бережно хранится в монастыре Дохиар и поныне.
…Погода стояла великолепная. Ехали знакомой дорогой от Кареи к Русику. Через четверть часа от перевала спустились к роднику, который назывался «Добра вода». А еще через несколько минут на краю долины путники увидели «грустно-живописные развалины». Это был Старый Русик.
Монастырь этот, увы, всегда бедствовал. В.Г. Григорович-Барский в 1725 году еще застал там русских, но спустя 19 лет увидел в нем одних греков. В конце концов от обители остались только «красноречивые» руины. Архимандрит Антонин довольно долго сидел в задумчивости посреди заваленного мусором двора и занес в дневник следующее: «Имея на руках описание монастыря, сделанное Барским, еще можно узнавать, где что было в старину. Стены почти все остались целы, поросли травой и увились плющом. Ни одной, впрочем, кельи не уцелело. От церкви осталась одна восточная стена алтаря. Всем годным из нее материалом воспользовались при постройке новой церкви в прибрежном монастыре».
«Всему поклон и прости!»
В последние дни перед отъездом с полуострова владыка Антонин посетил старца Серафима, обитавшего в отдельной келье близ Пантелеимонова монастыря, и назвал его самым благим и благолепным из старцев русских.
Три месяца пребывания на Афоне архимандрит, по собственному признанию, ощущал себя «как бы дома». Его окружали радушные соотечественники-монахи, а пленительная местность Святой Горы живо напоминала своими лесами далекую Россию.
Шестнадцатого октября братия Пантелеимонова монастыря проводила наших паломников на пароход, ту же «Ласточку».
«Божья Гора, гора тучная! Зачавшая и родившая, воспитавшая… стольких избранников Божиих! Приемлющая и покоящая стольких труждающихся и обремененных, отверженцев мира и приверженцев Христа! Горящая и светящая, поющая и взывающая, благоуханная и преукрашенная… Да стоишь ты веки свечою неугасимою пред образом неописанного Божества, освещая нам его всерадостные и приснопоклоняемые черты, сбереженные тобою через множество веков! Ток молитвы да восходит по тебе беспрерывно…!» – такими словами закончил архимандрит Антонин свои «Заметки» и добавил собственноручную зарисовку Афона.
Подготовил Александр Алиев по книге архимандрита Антонина (Капустина) «Заметки поклонника Святой Горы»
