|
П. Корин. Роспись Покровского собора Марфо-Мариинской обители.
П. Корин. Палех.
П. Корин. Эскиз к картине «Русь уходящая».
П. Корин. Митрополит Трифон (Туркестанов).
П. Корин. Схимница из Ивановского монастыря.
П. Корин. Северная баллада.
В мастерской художника
П. Корин. Александр Невский.
Желая наилучшим образом сохранить святыни, Корин в конце жизни составил завещание, по которому вся коллекция переходила Третьяковской Государственной галерее. До сих пор собрание икон художника Корина считается самой большой и самой ценной из всех частных коллекций. |
Павел Корин вошел в историю как выдающийся портретист ХХ века и как создатель самых красивых станций столичного метрополитена. Именно ему московское метро обязано всемирной славой. Сам же художник больше всего ценил свою духовную живопись.
Родом из Палеха Время сберегло старый деревянный дом в Палехе, где в 1892 году родился Павел Корин. Здесь все, как при жизни художника: простая деревенская обстановка, а стены увешаны иконами. По-другому и быть не могло. И отец, и дед Павла Дмитриевича – все до десятого колена(!) были иконописцами. По семейному преданию, основатель династии Федор Федорович Корин писал иконы еще в ХVII веке – при царе Алексее Михайловиче. Такой же видел свою судьбу и Павел – с детства он готовил себя к семейному делу. В 1907 году Корин заканчивает школу-мастерскую в родном Палехе и поступает в иконописную палату при Донском монастыре. Кажется, все предопределено, но встреча с Михаилом Нестеровым – художником глубокого религиозного чувства – круто меняет его жизнь. Для Корина Нестеров – непререкаемый авторитет в искусстве, Учитель, а Михаил Васильевич видит в юном иконописце крепкий внутренний стержень и огромный живописный дар. Вскоре Корин становится его любимым учеником и единомышленником.
В неоплатном долгу 1911 год Павел Дмитриевич считал особым в своей биографии. Ему как помощнику Нестерова доверяют роспись Покровского собора Марфо-Мариинской обители. Тогда же произошло и глубоко взволновавшее художника знакомство с великой княгиней Елизаветой Федоровной. Основательница обители лично вникала во все детали росписи и всячески поддерживала юное дарование. Над фреской главного купола «Отец Саваоф с Младенцем Иисусом Христом» художники работали вместе, а подкупольное пространство, своды окон и дверей Корин расписывал самостоятельно. Храм украсили лики Ангелов и Архангелов в изящном растительном орнаменте. Елизавете Федоровне так понравилась работа молодого художника, что через пять лет она заказывает Корину роспись усыпальницы. Это был его первый серьезный заказ и первая самостоятельная работа. В 1917 году Корин скажет: «У великой княгини я в неоплатном долгу». До конца жизни художник питал особо теплые чувства к Марфо-Мариинской обители. Здесь состоялся его профессиональный дебют, здесь он встретил свою будущую жену, воспитанницу великой княгини – Прасковью Тихоновну. И когда в 1926 году большевики закрыли обитель, Корин посчитал своим долгом спасти от уничтожения иконостас и росписи Покровского храма.
Фотография на память С будущим Патриархом Тихоном молодой и еще никому не известный художник несколько раз виделся в стенах Марфо-Мариинской обители. Вероятно, знакомство было шапочным, но Корин хорошо запомнил те встречи. Он сразу же попал под колоссальное обаяние личности этого человека. Живя в Москве, Корин старался не пропускать ни одной службы митрополита, а затем и Патриарха Тихона. В мае 1922 года Предстоятель Русской Православной Церкви был арестован и заключен в бывших Казначейских покоях Донского монастыря. Корин глубоко переживал этот арест и, чтобы поддержать святейшего, поехал к нему в монастырь – если не увидеться, то хотя бы передать посылку. Удалось последнее. Ответным даром художнику была фотография Патриарха и клочок бумаги со словами: «Получил и благодарю». Эту записку, приклеенную к обратной стороне снимка, Павел Дмитриевич хранил как благословение всю свою жизнь.
Смерть Патриарха Три дня у стен Донского монастыря бурлило людское море – с 7 по 9 апреля 1925 года проститься со святейшим пришли около миллиона человек. Народное стояние у гроба Патриарха потрясло Корина. Вот как вспоминала об этом времени жена Павла Дмитриевича Прасковья Тихоновна: «Такое множество представителей духовной, старой Руси прибыло на похороны! Со всех сторон съехались истовые монахи, игумены с изможденными лицами. Калики-перехожие, странники, слепые точно вылезли из XVI–XVII веков. Павел Дмитриевич проводил там много времени, ходил каждый день, делал зарисовки…» Именно тогда у художника родился замысел грандиозной картины, которой он собирался оплакать не только почившего Патриарха, но и всю православную Русь. Корину казалось, что безбожную власть уже ничто не остановит и она окончательно искоренит в стране Церковь, которая, как трубили на каждом углу, мешает строить новую жизнь. Свою ненаписанную картину Корин назвал «Реквием».
Факел веры С тех пор все мысли и силы Павла Дмитриевича подчинены этому замыслу. Он стремится запомнить, зарисовать как можно больше монахов, священнослужителей, архиереев Русской Церкви, чтобы оставить потомкам память об истинных хранителях веры. Хотя бы на холсте… Корин ходит с записной книжкой по храмам и ищет совершенно особые лица – сосредоточенные на внутренней жизни духа, исполненные любви к Богу и человеку. В церкви Максима Блаженного на Варварке во время вечернего богослужения его внимание привлекает одухотворенное лицо молодого монаха, руководящего церковным хором. Он делает торопливые зарисовки, не догадываясь, что перед ним будущий Патриарх Пимен. В 1929 году Михаил Нестеров знакомит Павла Дмитриевича со своим духовником – архиепископом (ошибочно названный Кориным митрополитом) Трифоном (Туркестановым), который был исключительно образованным человеком и пользовался огромным авторитетом среди творческой интеллигенции. Выдающийся оратор своего времени, он привел в лоно Церкви немало людей даже после октябрьского переворота. А до революции владыка был известен тем, что служил Литургии для слуг и рабочих. Такие богослужения начинались очень рано – в 3–4 часа утра и заканчивались до начала трудового дня. Корин обратился к архиепископу с необычной просьбой – попозировать для его будущей картины. И тот не отказал! В общей сложности владыка провел в мастерской художника восемь часов (для сравнения: Мария Николаевна Ермолова позировала в течение 300 сеансов). За это время Павел Дмитриевич успел написать лишь лицо архиепископа – и то в общих чертах, а фигуру в красном пасхальном облачении пришлось рисовать с манекена. Но поставленную перед собой задачу художник выполнил. «Факел веры», как впоследствии назовут этот портрет искусствоведы, по силе воздействия на зрителя не знал себе равных. Именно он должен был стать идейным центром композиции будущей картины.
Необычное послушание Одно время у Корина были большие трудности с натурой. Монахи, как правило, отказывались позировать художнику, но после того как в мастерской побывал архиепископ Трифон, ситуация изменилась. Владыка благословил их помогать Корину – сеансы позирования стали для иноков новым, необычным послушанием. Работая над эскизами, художник был необычайно требователен к самому себе, добиваясь на холсте предельной степени выразительности. На эскизе «Схимница из Вознесенского Кремлевского монастыря» мы читаем во взгляде монахини вселенскую скорбь и вместе с тем неприятие происходящего, граничащее с ужасом и осуждением. О том, какая напряженная борьба происходит в ее душе, говорят крепко сплетенные пальцы. Но монахиня делает над собой невероятное усилие и… смиряется. Это суровое смирение Корин видел на лицах у многих монахов… На другом этюде («Схимница из Ивановского монастыря») взгляд монахини обращен внутрь себя. Стоя со свечой и крестом перед всевидящим Богом, она молится Господу за всю православную Русь. На длительном коринском сеансе именно так все и было. Когда жена художника, желая дать передышку монахине, взяла из ее рук крест, то невольно вскрикнула от неожиданности – крест оказался слишком горячим. «Как же вы его держали? – спросила она схимницу. «Так я же молилась», – ответила та. Светла и трагична фигура земляка Корина – настоятеля храма Иоанна Златоуста в соседнем с Палехом селе Красново. На этюде «Сельский священник отец Алексий» мы видим человека, пережившего крушение всех своих надежд: предательство паствы, которая еще вчера стояла в церкви на молитве, а сегодня пошла громить храмы и сшибать кресты с могил родителей; самоубийство сына, не выдержавшего травли за родство с отцом-священником. Но беды не сломили, не ожесточили отца Алексия. Его лицо излучает доброту и немой укор всякому насилию.
Дружба с Горьким В 1931 году мастерскую Корина посетил Максим Горький, наслышанный о талантливых работах художника. Он долго стоит у эскизов, всматриваясь в лица монахов, архиреев, нищих, юродивых, слепых. Внимательно выслушивает рассказ Павла Дмитриевича о замысле картины, сюжетом которой послужила последняя Литургия в Успенском соборе, свершившаяся 5 мая 1918 года. И тут же предлагает: «Назовите свою будущую картину «Русь уходящая». После некоторых раздумий Корин соглашается. Вскоре Горький приглашает художника в поездку по Италии, где Корин знакоси и пишет портрет пролетарского писателя. А тот делает для Павла Дмитриевича поистине царский подарок – заказывает для его будущей картины огромный холст, который превосходил по своим размерам знаменитую картину Александра Иванова «Явление Христа народу». Для такого полотна требовалась и новая просторная мастерская. Горький и тут приходит на помощь художнику – вскоре семья Корина переезжает из тесной квартиры на Старом Арбате в большой удобный дом на Малой Пироговской улице. Максим Алексеевич искренне уважал Корина, высоко ценил его человеческие и профессиональные качества. По его рекомендации в 1932 году Павел Дмитриевич становится руководителем реставрационных мастерских Государственного музея изобразительных искусств имени Пушкина, где он проработал около тридцати лет.
«Дедушка» или старец? Лишь покровительство Горького и новое, отчасти компромиссное название будущей картины позволило художнику продолжить над ней работу в годы сталинских репрессий. В конце тридцатых на свободе остались всего четыре действующих архиерея, среди которых фактический глава Русской Православной Церкви – митрополит Сергий (Страгородский). Корин был знаком с ним лично. В 1936 году после службы в Кафедральном Богоявленском соборе в Дорогомилове он по памяти зарисовывает владыку, а через год заканчивает большой парадный портрет, который стал еще одним эскизом для будущего полотна. В церковной среде за доброту и сердечность митрополита звали «дедушка», а прихожане отмечали особую, почти домашнюю атмосферу на его службах, лишенных архиерейской парадности. В то же время, по воспоминаниям Патриарха Пимена, «это был истинный и чистый монах-подвижник, свято соблюдавший свои иноческие обеты». Митрополит Сергий знал несколько языков, в том числе еврейский, греческий, латинский. И каждый день, несмотря на свою административную загруженность и преклонный возраст, читал Библию на каждом из этих языков. А кроме того, в его ежедневное правило входил «Чин двенадцати псалмов». Корин сумел увидеть и понять в нем главное. На портрете митрополит Сергий предстает перед нами не дедушкой, а мудрым и строгим, в первую очередь к самому себе, старцем.
На торжествах 31 января 1945 года в Москве открылся поместный Собор Русской Православной Церкви, на котором митрополит Алексий (Симанский) был избран Патриархом. Это было самое торжественное событие в истории Русской Православной Церкви с 1917 года. На него впервые за годы советской власти приехали представители других автокефальных церквей. В эти дни Корин, уже хорошо известный в среде московского духовенства, оставляет восторженную запись в своей записной книжке: «Открытие поместного Собора Православной Церкви. Я присутствовал на всех торжествах!» Он делает множество зарисовок русских и иностранных иерархов, стараясь как можно точнее запечатлеть все увиденное. Рисует карандашом и новоизбранного Патриарха, записывая на полях цвета его парадного облачения. А через несколько лет лично знакомится со святейшим, вокруг которого стали собираться лучшие представители московской художественной интеллигенции. Корин все еще думает о своей ненаписанной картине и просит Патриарха о встрече, чтобы начать работу над его портретом. Встреча состоялась, но по разным причинам большой портрет Алексия I так и не был написан. И все же Корин не мог исключить святейшего из своего грандиозного замысла. По зарисовкам и по памяти он пишет его лицо в куколе, которое на эскизе к картине можно увидеть между Патриархом Тихоном и митрополитом Сергием.
Тридцать лет и три года работал художник над своей картиной, сделал двадцать девять крупномасштабных этюдов, но… так и не написал ее. Мастер даже не притронулся к огромному полотну. Каждый день он подходил к нему, вглядывался в только одному ему видимые образы и в очередной раз откладывал кисть в сторону. …Из жизни Павел Дмитриевич уходил с чувством творческой неудовлетворенности. Он считал, что не выполнил своего главного предназначения – не написал «Реквием». Как художника, ставящего перед собой предельно сложные задачи, его, наверное, можно понять. И все же хочется сказать: «Слава Богу за все!» Всю свою жизнь Павел Дмитриевич Корин собирал иконы. И в основе этого собирательства лежала не страсть коллекционера или ученого, а рано осознанное чувство долга – спасти и сохранить лучшие образцы иконописного искусства. На это художник без сожаления тратил все свои гонорары. На благое дело пошла и Сталинская премия, которой художник был награжден за создание мозаичных панно для столичного метрополитена. У Господа все промыслительно – Всевышний не попустил оплакивать то, что никогда не умирало. Даже в окаянные дни революции, когда, казалось, рушится мир, Церковь была жива – и как раз благодаря таким подвижникам веры, которых художник со всей мощью своего таланта запечатлел на эскизных полотнах. Размышляя о том, почему Павел Дмитриевич, один из лучших живописцев ХХ века, так и не осуществил свой замысел, его ученик Сергей Чураков заметил: «Корин все уже сказал в этюдах». А что не сказал, можно домыслить самому. Вот оно – огромное нетронутое полотно, которое, на удивление, производит не менее сильное впечатление…
Художник милостью Божией «Ваша выставка меня поразила тем совершенно исключительным характером Ваших произведений, который свидетельствует о Вашем великом даровании милостью Божиею. Виден большой труд всей жизни, и внутреннее осияние, и то, что ни одно впечатление не прошло мимо. Очень хорош Палех с его чудесной русской природой, ароматом православной Русской старины. Пейзажи такие характерно русские, нежно-певучие, с простором лугов, ощущением шелеста травы с мелькающими головками простых луговых, но таких милых цветов, с кружевной каймой лесных опушек, уютным ансамблем деревянных строений с их чудесной простотой и сказочной нарядностью. Дома, в которых покойно и радостно от множества святых икон, тепло от лежанок, уютно от шипящего самовара. Все это не только уходящее, но уже ушедшее… Замечательный интерьер Успенского собора – просто не оторвешься, так все тонко прочувствовано и проработано! …И, наконец, «Уходящая Русь»! Это – словно исходит от святой Руси Нестерова и является ея продолжением. Целая галерея людей, большинство их – избравшие путь подвига и иночества, вступающие в него, идущие по нему и его завершающие… – чувствуется сила их внутреннего устроения…
Людмила Дианова |
?
