Великая Отечественная не обошла стороной ни одну российскую семью – в каждой есть те, кто воевал на фронте или помогал родине в тылу, неся подвиги не меньшие, чем на передовой. Среди фронтовиков было немало и тех, кто впоследствии стал священником или принял монашеский постриг. Некоторые из этих людей оставили свои воспоминания о войне. Предлагаем вашему вниманию самые яркие из них.
Обет друзей
Много страшного пришлось повидать в войну – видел, как во время бомбежки дома летели по воздуху, как пуховые подушки. А мы молодые – нам всем жить хотелось. И вот мы, шестеро друзей из артиллерийского расчета (все крещеные, у всех крестики на груди), решили: давайте, ребятки, будем жить с Богом. Все из разных областей: я из Сибири, Михаил Михеев – из Минска, Леонтий Львов – с Украины, из города Львова, Михаил Королев и Константин Востриков – из Петрограда, Кузьма Першин – из Мордовии.
Все мы договорились, чтобы во всю войну никакого хульного слова не произносить, никакой раздражительности не проявлять, никакой обиды друг другу не причинять.
Протоиерей Валентин Бирюков
На фронте с 1941 года. Воевать пришлось на Ленинградском фронте. Сибирского охотника и отличного стрелка поставили наводчиком орудия. После прорыва блокады он дошел со своими товарищами-артиллеристами до Восточной Пруссии и участвовал в штурме Кенигсберга. Закончил войну в Польше. Награжден медалями «За отвагу», «За оборону Ленинграда», «За взятие Кенигсберга», «За победу над Германией». В своей книге «На земле мы только учимся жить» отец Валентин рассказывает о том, как вера и упование на помощь Божию сохранили ему жизнь в трудные военные годы.
Где бы мы ни были – всегда молились. Бежим к пушке, крестимся: – Господи, помоги! Господи, помилуй! – кричали, как могли. А вокруг снаряды летят, и самолеты прямо над нами летят – истребители немецкие. Только слышим: вжжж! – не успели стрельнуть, он и пролетел. Слава Богу – Господь помиловал. Я не боялся крестик носить, думаю: буду защищать Родину с крестом, и даже если будут меня судить за то, что я богомолец, – пусть кто мне укор сделает, что я обидел кого или кому плохо сделал… Никто из нас никогда не лукавил. Мы так любили каждого. Заболеет кто маленько, простынет или еще что – и друзья отдают ему свою долю спирта, 50 граммов, которую давали на случай, если мороз ниже двадцати восьми градусов. И тем, кто послабее, тоже спирт отдавали – чтобы они пропарились хорошенько. Чаще всего отдавали Леньке Колоскову (которого позднее в наш расчет прислали) – он слабенький был.
– Ленька, пей!
– Ох, спасибо, ребята! – оживает он.
И ведь никто из нас не стал пьяницей после войны…
Господь подсказал: убери солдат…
Икон у нас не было, но у каждого, как я уже сказал, под рубашкой крестик. И у каждого горячая молитва и слезы. И Господь нас спасал в самых страшных ситуациях. Дважды мне было предсказано, как бы прозвучало в груди: сейчас вот сюда прилетит снаряд, убери солдат, уходи. Так было, когда в 1943 году нас перевели в Сестрорецк, в аккурат на Светлой седмице. Друг другу шепотом «Христос воскресе!» сказали – и начали копать окопы. И мне как бы голос слышится: «Убирай солдат, отбегайте в дом, сейчас сюда снаряд прилетит». Я кричу что есть силы, как сумасшедший, дергаю дядю Костю Вострикова (ему лет сорок, а нам по двадцать было).
– Что ты меня дергаешь? – кричит он.
– Быстро беги отсюда! – говорю.
– Сейчас сюда снаряд прилетит…
И мы всем нарядом убежали в дом. Точно, минуты не прошло, как снаряд прилетел, и на том месте, где мы только что были, уже воронка… Потом солдатики приходили ко мне и со слезами благодарили. А благодарить надо не меня – а Господа славить за такие добрые дела. Ведь если бы не эти «подсказки» – и я, и мои друзья давно бы уже были в земле.
Мы тогда поняли, что Господь за нас заступается. Сколько раз так спасал Господь от верной гибели! Мы утопали в воде. Горели от бомбы. Два раза машина нас придавливала. Едешь – зима, темная ночь, надо переезжать
с выключенными фарами через озеро. А тут снаряд летит! Перевернулись мы. Пушка набок, машина набок, все мы под машиной – не можем вылезти. Но ни один снаряд не разорвался.
А когда приехали в Восточную Пруссию, какая же тут страшная была бойня! Сплошной огонь. Летело все – ящики, люди! Вокруг рвутся бомбы. Я упал и вижу: самолет пикирует и бомба летит – прямо на меня. Я только успел перекреститься:
– Папа, мама! Простите меня! Господи, прости меня!
Знаю, что сейчас буду, как фарш. Не просто труп, а фарш!.. А бомба разорвалась впереди пушки. Я – живой. Мне только камнем по правой ноге как дало – думал: все, ноги больше нет. Глянул – нет, нога целая. А рядом лежит огромный камень. Но все же среди всех этих бед жив остался. Только осколок до сих пор в позвоночнике.
Рассказ о том, как Севастийские мученики митрополита Иосифа спасли
В Таганроге, в архиерейских покоях висела икона 40 мучеников, в Севастийском озере мучившихся. Я, будучи еще молодым иеродиаконом и келейником владыки Арсения, часто проходил мимо этой иконы, но не оказывал должного почитания этим 40 страдальцам и даже немного сомневался в их существовании: то ли были они, то ли их не было…
Митрополит Иосиф (Чернов)
В 17 лет поступил в Белынический монастырь (Белоруссия), затем нес послушание в Отроч монастыре. Революция 1917 года застала его в Таганроге. В 1918 году был пострижен в мантию, после чего прошел все степени священства. В епископском сане прослужил сорок три года. Владыка отсидел 20 лет в советских лагерях, чудом избежал фашистского расстрела. В книге «Свет радости в мире печали» митрополит Алма-Атинский и Казахстанский Иосиф рассказывает о помощи святых в военные годы.
И вот, зимой 1943 года, в Умани я сидел в гестаповской тюрьме, где окна были без рам, а на улице стоял страшный мороз. Я был почти раздет – на мне только подрясник. И тогда, в этом каменном мешке, я просил смерти: «Господи, дай мне умереть!» Невозможно было, не было сил терпеть эту стужу. Тогда-то я вспомнил о 40 мучениках Севастийских и стал им молиться, просить прощения за то, что не оказывал им должного почитания, не понимал их мученического подвига. Молился горячо, усердно – и вскоре от души отступило отчаяние, по телу разлилось тепло, и я согрелся. И после того, как холод и отчаяние отступили, открылась дверь камеры и мне принесли передачу – Святые Дары, хлеб и теплую одежду.
К городу подступали советские войска, и немцы стали расстреливать заключенных. И вот, я взял в ладони Святые Дары и всю ночь перед ними молился. Верующие Умани собрали золото и подкупили помощника начальника тюрьмы. Он дал слово, что оставит меня в живых, и действительно, тогда как пленных немцы – одних угнали с собой, других расстреляли, – я же остался жив.
Не оставлять товарища в беде
– Немцы готовят прорыв на Волоколамском направлении. Получен приказ провести разведку… Добровольцы есть? Вперед шагнули все 33. Подойдя ко мне, командир, чуть улыбнувшись, сказал:
– Ну, ты-то уж вне конкурса.
…Двое ребят получили от командира группы задание перейти реку и скрытно провести наблюдение в зоне полотна железной дороги. Нужно было узнать расположение немецких сил в этом районе. Я смотрела, как они пробираются на другой берег, и чувствовала беспокойство. Как плохо, что не нашлось маскировочных халатов: фигурки уходящих бойцов были видны даже сквозь пелену пошедшего снега!
Монахиня Адриана (Малышева Наталья Владимировна)
Добровольцем ушла на фронт, прошла всю войну разведчицей в штабе маршала К. К. Рокоссовского. После войны окончила МАИ и работала инженером-конструктором у С.П. Королева. Участвовала в возрождении подворья Пюхтицкого монастыря в Москве. Приняла монашеский постриг. В книге своих воспоминаний «Монахиня из разведки» матушка Адриана рассказывает о пережитом в военные годы.
…Внезапно послышалась стрельба. Потом все стихло. Неожиданно сквозь метель мы разглядели прихрамывающего бойца – к нам шел Саша, один из двоих, ушедших в разведку. Вид у него был ужасный: без шапки, с искаженным от боли лицом. Он рассказал, что они наткнулись на немцев и Юру, второго разведчика, тяжело ранили в ногу. Хотя Саша отделался легче, он все равно не смог вынести товарища. Перетащив его в укрытое место, он с трудом доковылял до нас. Мы оцепенели: как спасти Юру? Ведь добираться до него надо было по снегу без всякой маскировки.
У меня в сознании сразу всплыли слова командира: «Не оставлять товарища в беде…». Сама не знаю, как случилось, но я быстро сняла с себя верхнюю одежду, оставшись только в белом теплом белье. Схватила сумку, в которой был комплект экстренной медицинской помощи. Сунула за пазуху гранату, – чтобы избежать плена, – перетянулась ремнем и бросилась по оставленному Сашей на снегу следу. Остановить меня не успели, хотя и пытались.
…Когда я нашла Юру, он открыл глаза и прошептал: – Ой, пришла. А я думал, вы меня бросили.
И так он на меня посмотрел, что я поняла, если нечто подобное случится опять, пойду еще и еще раз, только бы вновь увидеть такую искреннюю благодарность и счастье в глазах товарища.
Нам надо было проползти через место, которое простреливали немцы. Одна я преодолела его быстро, а как быть вдвоем? У раненого была покалечена одна нога, другая нога и руки целы. Я перетянула его ногу жгутом, соединила наши ремни, попросила помогать мне руками. Мы двинулись в обратный путь.
И вдруг неожиданно повалил густой, как по заказу, снег, словно в театре! Снежинки склеились, падали «лапками», и под этим снежным покровом мы проползли самое опасное место.
На полпути нам навстречу бросились ребята, взяли на руки Юру, да и меня тоже пришлось тащить – мои силы оказались на исходе.
Подготовила Галина Дымкина
?
